Околдованная - Страница 12

Из главного дома вышла одна из пожилых женщин и знаками позвала ее. Не глядя больше на сине-черные, покрытые снегом горы, Силье прошла, хромая, через двор и вошла в дом.

— Входи, — приветливо сказала женщина. — Мы сидим в кухне и едим. Бедная малышка, ты, верно, голодна?

— Спасибо, но я хотела бы сначала умыться и привести себя в порядок.

Покончив с этим, она вошла в большую уютную кухню с огромным очагом и длинным столом, где все обитатели усадьбы сидели и ели. Она застенчиво поздоровалась со всеми и вежливо присела перед каждым. Их было немного. Видно, чума свирепствовала и здесь, подумала Силье. Во главе стола сидел сам Бенедикт, за ним две женщины и работник. Женщины были, видимо, сестры, так как они походили друг на друга. Они были одеты в черные платья и постоянно улыбались. Было заметно, что они очень старались, чтобы всем было хорошо. Силье почувствовала, что они ей очень понравятся.

К своей радости она увидела, что младенец Даг начал есть. Он сосал кусочки хлеба, которые макали в молоко. Маленькая Суль радостно ей улыбнулась и снова повернулась к работнику, который играл с ней, так что она смеялась взахлеб.

— Входи, моя дорогая девочка, — приветливо сказал Бенедикт. — Садись сюда, рядом со мной!

Она еще раз поклонилась и, сотворив молитву, села. Похоже было, художник привык к простой пище — ужин состоял всего из трех блюд: мяса, соления и капусты. На столе стояли бочонки с пивом. Обычно в те времена трапеза простых людей состояла минимум из шести блюд, а у богатых число блюд доходило до четырнадцати. Выпить в день шесть кварт пива считалось нормой для взрослого человека, но и удвоенное количество не было чем-то необычным.

Но для Силье и эта скромная трапеза была сейчас как откровение. За едой она посматривала на детей.

— Я впервые вижу их при дневном свете, — сказала она смущенно. — Они оба красивы, не правда ли? Но такие непохожие!

— Девочка — настоящая сорвиголова, — сказала одна из женщин. — Что за темперамент! То она сияет от счастья, то, если что-то ей мешает, начинает рвать и метать от ярости.

— Я это заметила еще вчера вечером, — кивнула Силье.

— Она, пожалуй, станет пользоваться вниманием парней, когда подрастет, — пробормотал Бенедикт. — С такими зелеными глазами и черными кудрями!

«Если она выживет, — печально подумала Силье. — В ближайшие дни это выяснится». Она снова увидела перед собой мертвую мать девочки.

— Мне кажется, у мальчика необычайно приятные для новорожденного черты лица, не правда ли? — Пытаясь отогнать от себя мрачные мысли, она посмотрела на маленькое личико и светлый пух на голове ребенка.

— Да, — согласился Бенедикт. — Любопытно, кто он? Ты, наверное, обратила внимание на покрывала, в которые он был завернут?

— Да, я видела их. Это странно.

— Скандалы случаются и в знатном обществе, — пробормотал он.

— Меня попросили сохранить покрывала, — сказала Силье.

Бенедикт кивнул. Его морщинистое лицо было серьезным.

— Тебе следует это сделать. Но неужели молодой Хемминг оказался таким предусмотрительным?

Ах, неужели при одном упоминании имени Хемминга у нее всегда будет учащенно биться сердце и выступать румянец? Но ей, действительно, очень хотелось опять увидеть его привлекательное лицо.

— Нет, это был другой, — ответила она растерянно. — Странный тип… почти человекозверь. Но я очень благодарна ему. Это он направил меня к вам, и поскольку об этом зашла речь, я бы хотела поблагодарить вас за гостеприимство. Подумать только, вы приняли меня с детьми без всяких возражений. И так приветливо!

— Таким просьбам идут навстречу, — пробормотал художник.

Что-то в его поведении подсказало Силье, что он не желает дальнейших расспросов. К тому же он сам быстро задал ей новый вопрос:

— Я так и думал, что это не Хемминг. Но что мы придумаем для тебя, Силье? Как видишь сама, нас здесь осталось немного. И нам могли бы пригодиться чьи-то руки. Можешь ли ты довольствоваться едой и кровом?

— Да, большое спасибо, — ответила она, глядя в тарелку. — Я попытаюсь заняться работой.

— И не мечтать? — рассмеялся Бенедикт. — Нам, людям, необходимо мечтать, Силье. И таким, как ты и я, больше, чем другим. Ты понимаешь, все, кто жил в этом доме, умерли. Мой брат и вся его семья. Прошу тебя не задавать больше никаких вопросов — это слишком большое горе для нас. Ведь мы, оставшиеся в живых, должны продолжать жить.

Она кивнула:

— Совсем недавно я пережила то же самое, так что я вас понимаю. Мы все потеряли кого-то из близких.

Прислуга закивала ей.

— Сам я живу в украшенном резьбой доме рядом, — продолжал Бенедикт, — и не участвую в работе по хозяйству. — Казалось, он очень гордится своим занятием. — Однако ты так мало пьешь, — сказал он. — Пива у нас достаточно. Если захочешь выпить семь кварт вместо шести, то нет ничего проще.

— О нет, большое спасибо, я едва выпиваю три в день.

— Что ты за трусиха! Ты пьешь пиво, как птичка. Но я солидарен с тобой. Сам я, как видишь, пью только вино. Напиток, достойный художника.

Силье сидела лицом к окну. Все это время она старалась не выглядывать наружу, но, наконец, ободренная дружеским тоном художника, набралась духу:

— Там горы… Я страшно испугалась, когда увидела, что они так близко.

Она чувствовала, что мужество не покинуло ее, и начала рассказывать о том, как она боялась гор, будучи ребенком, что, хотя и жила далеко от них на северо-востоке, видела и пугалась их. Она лишь намекнула в рассказе на летающих чудовищ, сказав, что горы вызывали у нее пугающие видения.